Незримый поединок [Повесть и рассказы] - Акпер Акперов

Я все еще находился под впечатлением прочитанного и почти вслух говорил далекому, невидимому герою повести:

«Тебе, друг, сегодня хорошо. Но помни, завтра будет лучше! Вчера мечтавший только о хорошем дне, сегодня ты, недавний правонарушитель, стал уже в один ряд со всеми, кто строит лучшее будущее.

Ты узнал на примере своей судьбы, что нет гуманизма благороднее, чем тот, когда люди во имя человечности спасают павшего и возвращают в жизнь.

Ты понял, что делает свет; проникающий в темные, обманутые души. Солнце, природа излучает этот свет? Нет, его излучает новый человек…»

Перелом

Рассказ

«Не чувствуешь любви к людям, сиди смирно… занимайся собой, вещами, чем хочешь, но только не людьми».

В просторном кабинете начальника подразделения было многолюдно: беседовали с вновь прибывшими в колонию.

Невольно обращала на себя внимание одна женщина лет сорока, невысокого роста, с неспокойными карими глазами. Всем своим обликом и неряшливой внешностью, то презрительной, то безразличной маской лица выражала она отвращение к этой официальной процедуре.

Майор Аббасов уже давно наблюдал за ней, а Болдырева, изредка бросая косые взгляды на нового начальника, тоже, видимо, изучала его. Аббасов же спокойно, не торопясь, перелистывал личные дела. Как бы сверяя данные анкет, он задавал знакомые уже осужденным вопросы и получал на них вялые, заученные ответы. Изредка он посматривал на женщин и, казалось, кое-что из интересующего его улавливал в интонациях их голосов.

Когда майор Аббасов назвал фамилию Болдыревой, она сделала шаг вперед, хотя этого и не требовалось, опустила скрещенные на груди руки и ответила, слегка переступая с ноги на ногу:

— Я.

На следующий же вопрос начальника она ответила скороговоркой, стараясь, очевидно, поскорее закончить беседу:

— Там все написано.

Начальник, не придав значения этому ее намерению, так же спокойно, но чуть заметно улыбаясь, спросил:

— За что же вас осудили?

— Известно за что, — ответила Болдырева не без гордости. Она даже выпрямилась, вскинула голову, решительно посмотрела в глаза начальнику и тут же отвернулась. Процедура эта ей явно надоела.

Ответы Болдыревой, в особенности последний, ни начальника, ни сотрудников подразделения не удивили. Но стоявшие рядом с Болдыревой женщины переглянулись. Аббасов понял, что сейчас с ней, пожалуй, бесполезно разговаривать. И все же решил задать еще один вопрос:

— Какую работу вы можете выполнять? Вы уже знаете, что у нас швейное производство?

— Пишите в любую бригаду, я все равно работать не буду. Лучше всего отправьте меня отсюда, — ответила Болдырева раздраженно.

Стоявшие у дверей женщины снова переглянулись.

Майор встал и представил вновь прибывшим в колонию работников подразделения, называя каждого по фамилии, имени и отчеству, а также по должности и званию.

— В подразделении, — продолжал затем майор, — имеются все возможности для того, чтобы каждый из вас мог честным трудом искупить свою вину, а главное — работать над собой, не отставать от жизни, трезво оценить свое прошлое и навсегда покончить с ним.

Гадир Керимович Аббасов говорил спокойно, кратко и ясно. Злобное выражение не сходило с лица Болдыревой. Колючие глаза ее расширились и смотрели куда-то в одну точку.

— Вот что еще хотелось сказать вам откровенно, — продолжал майор. — Вам предстоит совместная жизнь в большом коллективе. Нечего греха таить, найдутся в нем и такие, которые способны на гнусные поступки. Поэтому с выбором подруг не торопитесь. А вам, гражданка Болдырева, придется серьезно о себе подумать и запомнить раз и навсегда, что никуда мы вас из этого подразделения отправлять не будем. Вторая бригада, в которую вас зачислили, очень хорошая бригада, в этом вы скоро убедитесь.

Когда женщины покинули кабинет, из-за дверей донесся иронический возглас Болдыревой:

— Поняли, женщины? Вы в этом убедитесь…

Оставшись один, майор Аббасов достал из ящика письменного стола блокнот, открыл чистую страницу и записал: Болдырева Людмила Игнатьевна.

Коллектив бригады, в которую была зачислена Болдырева, встретил ее недружелюбно. В общежитии никто не предложил ей сесть и не спросил даже, кто она. Все были заняты своими личными делами. Да Болдырева и не рассчитывала на другую встречу. Она поставила свою растрепанную сумку на стол, стоящий посреди комнаты, вынула оттуда папироску и, не торопясь, прикурила, бросив спичку куда-то между кроватями. Потом так же неторопливо сняла с себя неопределенного цвета телогрейку, положила ее на табурет, села поверх и стала курить, жадно затягиваясь.

— Как дела-то? — обратилась она к присутствующим.

— Дела-то в УРЧе, — ответившая курносая блондинка имела в виду учетно-регистрационную часть. — А здесь, кстати, не курят…

— Дела-то у нас хорошие, — вмешалась в разговор маленькая женщина с веснушками. — Боюсь только, что вы их испортите.

— Пойдемте, я покажу, где получают постельные принадлежности. Кстати, и покурите там на воздухе.

— Смотрите, не закоптитесь, дамы! — дерзко бросила Болдырева, выходя из комнаты.

Наступил вечер. Мягкий электрический свет заливал чисто выбеленную комнату общежития второй бригады. Отражение от лампочки на графине, стоявшем в голубой тарелке на столе, было таким ослепительным, что порой, казалось, будто сама вода источает свет. Бесшумно горела газовая печь.

Занимались кому чем хотелось, но все в один голос тихонько тянули: «Ох рябина, рябинушка, сердцу подскажи…».

Болдырева лежала на кровати, укрывшись поверх одеяла телогрейкой, и думала о своем.

За сорок два года своей жизни она не первый раз переступала порог исправительно-трудовой колонии. В каких только краях ни побывала! Эта колония больше, чем другие, была ей противна: здесь она видела порядок, чувствовала кипучую, трудовую жизнь.

Как всегда начало рабочего дня было очень напряженным. Но по мере того, как решались текущие вопросы, в кабинете Аббасова становилось все меньше народу.

Когда остались только заместитель начальника подразделения по политчасти Севиль Ибрагимовна Гадимова и агитатор второй бригады Ольга Ермолова, в кабинет без стука вошла Мария Каспарова. Она прислонилась к двери, вздрогнула, и слезы вдруг хлынули из ее глаз.

— Гражданка Каспарова, — мягко сказал Аббасов, — возьмите себя в руки, скажите, что вас взволновало, или же идите к себе, успокойтесь, а потом зайдите.

— Я никуда не пойду, — ответила она, захлебываясь слезами. — Снимите меня с бригадирства. Я измучилась, смотрите, на кого стала похожа. Хватит посылать в нашу бригаду дармоедов…

— Перестаньте, — ответил майор твердо, — прекратите истерику и сядьте.

Майор умолк. Что-то вспоминал.

— Я вас накажу за невыполнение моего поручения, — продолжал он, — вам было поручено привести Болдыреву в бригаду, познакомить ее с людьми, рассказать о производственных успехах, о Нуриевой, Волковой и других производственницах. Пусть бы они сами поговорили с Болдыревой. А вы как поступили? Я спрашиваю: как вы выполнили мое приказание?

Каспарова продолжала навзрыд плакать.

Аббасов обернулся к своей заместительнице:

— Доложите, Севиль Ибрагимовна, что там стряслось…

Взметнулись, словно две стрелы, черные сросшиеся на переносице брови Гадимовой:

— Утром, во время завтрака Болдырева устроила скандал и оскорбила работниц столовой. После развода на работу ее нашли спящей в кровати. Когда ей сделали замечание, она ответила: «Пусть работают те, кому это привычно, я же работать не привыкла». Но все же ее привели в цех.

Гадир Керимович слушал, стараясь осмыслить все, что ему уже было известно о Болдыревой.

— Бригадир определила ее на глажку и упаковку, — продолжала Гадимова, — и сказала, что с завтрашнего дня она будет обучаться швейному делу. Болдырева возразила: «Я еще ни разу в жизни ничего себе не гладила, шить тоже не умею и вообще работать не собираюсь». Здесь-то у Каспаровой и не хватило выдержки: «Уходи, — говорит, — дармоед несчастный, не мозоль другим глаза». «Полегче, счастливая, можешь остаться без глаз», — пригрозила ей Болдырева и ушла из цеха. Я потому и попросила к вам агитатора Ермолову, хотим вместе посоветоваться, как быть.

Майор Аббасов поднялся, прошел по кабинету и остановился перед Каспаровой.

— Вот что я вам скажу, гражданка Каспарова, запомните мудрую старинную пословицу: «Если подружился с верблюжатником, то имей широкие ворота». Учтите, что человеческое сердце не крепость, которой можно овладеть штурмом, атакой. Чтобы привлечь чужое сердце к себе, нужны терпение, выдержка, предупредительность. Понятно?